— Двенадцать наличными, конечно, угу. Секунду.
Он поспешно юркнул обратно в кладовку. Джим взял еще одно яблоко, не такое хорошее, как первое, но лучшего в корзине не оказалось.
Уилмет вернулся, сжимая в руке купюры, и отсчитал двенадцать, по одной, выкладывая их прямо на морковку и картошку.
— Парнишка отнесет товар к боссу домой, — сказал он, глядя на деньги. — Все будет доставлено до обеда, мистер Снайдер.
Джим кивнул, бросил недоеденное яблоко на пол, вытащил из другого кармана карандаш и поставил галочку на странице Уилмета. После этого он убрал Книгу и карандаш, взял наличность и положил в бумажник, который ему выдал босс, убрал и его, а потом жизнерадостно кивнул дрожащему бакалейщику.
— До следующего месяца ты застрахован, Уилмет. Прибыль боссу.
— Прибыль боссу, — отозвался тот шепотом.
Джим ухмыльнулся и ушел, так шваркнув дверью, что колокольчик слетел с проволоки.
Еще до обеда Джим успел зайти за страховкой ко всем жильцам, занесенным в Книгу. Оставалась только скобяная лавка, которую он специально оставил напоследок, потому что она была всего в двух домах от заведения Тоби, где он рассчитывал поесть и выпить пива перед тем, как отнести боссу дневной сбор.
Не торопясь, ощущая в животе приятное тепло и умиротворенность, Джим завернул за угол, направляясь к скобяной лавке.
Краем глаза он заметил что-то яркое и цветастое, и он бросил взгляд на противоположную сторону улицы, думая, что скорее всего увидит одну из красоток Одри, которая вышла на работу пораньше.
То, что он увидел на самом деле, заставило его остолбенеть, уставясь на другую сторону улицы.
Это была… лавка. Джим решил, что это лавка. Только она была не похожа ни на одну из лавок, которые он видел за всю свою жизнь. Большое окно было не только не закрыто ставней, но и вымыто, чтобы можно было заглянуть в ярко освещенное помещение и пересчитать — один, три, восемь, девять… двенадцать ковров. Некоторые висели на стенах, некоторые лежали на чисто отмытом пластиковом полу. Ковры были таких цветов, для которых Джим и названий-то не знал. И по коврам вились такие сложные узоры, что у него голова закружилась при попытке их рассмотреть.
И можно было подумать, что этого большого, яркого, рискового окна мало: дверь лавки была широко открыта, и узкий коврик с лианами и цветами густо-красного, ярко-синего и желтого цвета лежал наполовину в лавке, наполовину — на рассыпающемся тротуаре, так что по нему прошелся бы всякий, кто заходил в лавку. У самых дверей стоял мужчина. Если бы Джим увидел его, например, у Тоби, то принял бы его за работника Одри: темноволосый, низенький, почти по-девичьи стройный, он был одет в красивую синюю куртку, а под ней была сверкающая белизной рубашка. Брюки у него были более темного синего цвета, чем куртка и ровно спускались до сверкающих черных сапог. Он стоял, сцепив руки за спиной, и смотрел на улицу так, словно вид трескающегося асфальта и лавок, закрытых пыльными ставнями, был чем-то… интересным.
Глядя на него, Джим поймал себя на том, что ведет обратный отсчет, пытаясь вспомнить, когда он в последний раз менял рубашку.
Словно почувствовав давление изумленного взгляда, человечек в лавке повернул голову и встретился взглядом с Джимом. Джим сжал зубы и сверкнул глазами, давая человечку понять, что он смотрит на того, кто имеет на территории вес.
Человечек вроде как поклонился, чуть согнувшись в пояснице, а потом повернулся и ушел в лавку.
В свою невероятную лавку.
— Когда, к дьяволу, эта штука здесь появилась? — спросил Джим у Эла, владельца скобяной лавки, спустя пару минут.
При этом он ткнул большим пальцем себе за спину в направлении лавки с коврами. Эл пожал плечами.
— Пару дней назад.
— Пару дней?
Джим пришел в полное изумление, вспомнив, какой была эта лавка, когда он видел ее в последний раз. Она, конечно, пустовала: ее прошлым владельцем был жилец, которого босс Моран использовал как наглядное пособие для остальных — три-четыре дня страховки назад. Поскольку Джим тогда был помощником помощника, то он возглавил команду, которая разделала заведение. Тогда это была обувная лавка. Теперь он вспомнил. Он раздраженно посмотрел на Эла, пытаясь хотя бы отчасти вернуть исчезнувшее теплое чувство самодовольства.
Эл снова пожал плечами и уставился в потолок, словно дата открытия лавки с коврами могла быть записана на одной из почерневших балок над головой у Джима.
— Угу, посмотрим… Позавчера он и еще один верзила зашли сюда, как раз когда я открывался. Им нужны были доски, молотки, гвозди, краска, швабры, мыло, ведра, метлы, пыльные тряпки, толстая проволока — ох и повозился же я, пока ее отыскал! — и горсть шурупов. Разговаривали тихо, заплатили наличными. Ушли к себе и взялись за дело. В обед я выглянул — а они уже сняли ставни с окна, и он стоял там со шваброй и ведром и оттирал грязь. Слышал, как внутри что-то прибивали, видел, как пара подручных несколько раз выходили куда-то — надо думать, гонял их с поручениями. Короче, когда я закрывался, они все еще работали. А когда я пришел вчера утром — ну, все было так, как сейчас. А тот верзила — он стоял перед лавкой и подметал тротуар!
Подметал тротуар! Джим закрыл глаза.
Строго говоря, эта ситуация в его задание не входила: лавки с коврами в Книге страховок не было. Поскольку Джим пошел на повышение с пошлин, а не со страховки, он еще никогда не видел, как делают лавку — и уж тем более не делал ее сам. Но среди того множества вещей, которые раздражали босса Морана, были подручные, не способные проявить инициативу. Босс Моран очень высоко ценил инициативу, и поскольку Джиму хотелось ясно продемонстрировать боссу, что его не следует отправлять следом за его предшественником на переработку в золу, он решил, что, закончив дела с Элом, он должен перейти через улицу и продемонстрировать этому щегольку в красивой синей куртке, с кем на территории надо считаться.